Я обратил внимание на то, что ни обращения «товарищ», ни слова «красноармеец» или хотя бы «боец» капитан перед моей фамилией не употребил, и это мне сильно не понравилось.

Роста особист оказался чуть ниже среднего, но с избытком компенсировал это шириной плеч и туловища, причем особо толстым он при этом не выглядел, хотя и признаков регулярных занятий спортом я в его фигуре тоже не заметил. Просто сильный от природы мужик, уже успевший частично подорвать свое здоровье куревом, алкоголем, несбалансированным питанием и достаточно беспорядочным образом жизни, что для этого времени было вполне характерно. Да и в первый месяц войны капитан, видимо, успел хлебнуть всякого, что тоже не способствовало цветущему внешнему виду.

– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – начал особист, хотя мои документы лежали перед ним на столе.

– Нагулин Петр Иванович, одна тысяча девятьсот двадцать первый, – не выдавая своего волнения, ответил я.

– Звание и часть, последний непосредственный начальник.

– Красноармеец. К конкретной воинской части не приписан. Направлялся на фронт в составе маршевого пополнения. Последний командир – сержант НКВД Иван Плужников, принявший командование после гибели в бою старшего лейтенанта НКВД Федорова.

– Почему не участвовали в контратаке, организованной старшим лейтенантом? – неожиданно переключился на другую тему капитан.

– Находился на снайперской позиции позади боевых порядков подразделения и выполнял приказ сержанта Плужникова – подавлял пулеметные и минометные расчеты противника и поддерживал атаку огнем.

– И именно в результате воздействия кинжального пулеметного огня противника контратака захлебнулась, а ваш командир погиб, так, Нагулин? – капитан привстал, опершись руками о стол, и навис надо мной.

– Совершенно верно, товарищ капитан, – на моем лице не дрогнул ни один мускул.

– Встать! Это так ты подавлял пулеметные расчеты?!

– Старший лейтенант Федоров поднял людей в контратаку именно потому, что огневые средства противника, прижимавшие наших бойцов к земле, были уничтожены или выведены из строя. Однако противник располагал значительными резервами и ввел их в бой сразу же после начала нашей контратаки. В одиночку подавить сразу три новых пулемета я просто не успел, к тому же в тот момент у меня уже почти не осталось патронов к винтовке.

– Кто отдал вам приказ покинуть боевой порядок подразделения и занять позицию в тылу?

– Сержант Плужников. Я выступил с инициативой, и товарищ сержант ее поддержал, отдав мне приказ следовать за ним на предложенную мной позицию.

– То есть ни вы, ни сержант Плужников такого приказа от старшего лейтенанта Федорова не получали и планом боя ваши действия предусмотрены не были?

– Плана боя не существовало, товарищ капитан. Столкновение с противником произошло внезапно, и мы не располагали сведениями ни о его численности, ни об огневых средствах, ни о резервах. Единственный приказ, который мы получили от старшего лейтенанта Федорова, звучал так: «По немецко-фашистским захватчикам, огонь!». Для наиболее эффективного выполнения этого приказа позиция за железнодорожной насыпью подходила плохо, и товарищ сержант поддержал своим приказом мое предложение о ее смене на более выгодную.

– Вы забываете еще об одном приказе, Нагулин, – ощерившись, произнес капитан, – а именно о приказе подняться в контратаку, который вы с сержантом не выполнили!

– Я такого приказа не получал, товарищ капитан, поскольку находился в момент его отдания вне боевого порядка нашего отряда и слышать его не мог.

– Но вы ведь видели, что ваши товарищи пошли в атаку! Или вы и это будете отрицать? – лицо капитана пошло красными пятнами. Было видно, что сдерживает себя он с большим трудом.

– Видел, конечно, – невозмутимо ответил я, чем, похоже, еще больше взбесил особиста, – и сделал все возможное, чтобы немецкие пулеметы, ударившие по нашим бойцам с опушки леса, замолчали как можно скорее. Расчеты двух из них мне удалось уничтожить, но, к сожалению, выжить это помогло лишь немногим нашим бойцам.

– Кто отдал вам приказ об отходе с обороняемого рубежа? – еще больше надвинулся на меня капитан.

– У меня не было приказа оборонять какой-либо рубеж, товарищ капитан, а почти сразу после начала контратаки и отдавать приказы тоже стало некому. Я был вынужден действовать по обстановке в соответствии со статьей двадцать два полевого устава РККА.

– Молчать! – не выдержал особист, ударив кулаком по столу, так, что раздался хруст то ли досок, то ли каких-то капитанских косточек.

Я молчал. А что тут скажешь?

– Откуда вы знаете язык врага? Причем на таком уровне, что, по словам пленного, он не услышал в вашей речи иностранного акцента, – прошипел капитан.

Я изложил свою легенду, надеясь, что мое лицо выглядит при этом безмятежно и даже слегка наивно.

– Твои слова мы проверим, Нагулин! – в голосе капитана отчетливо звучало, что он не верит ни одному моему слову, – Обязательно проверим, не сомневайся.

– Не имею на этот счет ни малейших сомнений, товарищ капитан, – ответил я, честно глядя в глаза особисту, – я убежден, что НКВД никогда не упускает ни одной мелочи, если дело касается государственной безопасности.

– Тут ты прав, Нагулин! И даже сам пока не понимаешь, насколько прав! Где и под чьим руководством ты освоил противотанковое ружье «Панцербюксе-38»? Только не надо рассказывать мне байки, которые ты втирал сержанту Плужникову – здесь с тобой работают на совершенно другом уровне. По словам сержанта, подтвержденным показаниями пленного, ты владеешь этим оружием на очень высоком уровне, что невозможно без длительных тренировок. Отвечать! Быстро!

– Есть отвечать, товарищ капитан! Обращаться с оружием меня учил отец…

Кулак капитана рванулся к моему лицу с весьма впечатляющей для местного жителя скоростью. Чувствовалось, что у особиста было непростое детство, и ему не раз приходилось участвовать в различных потасовках. Однако сильный и хорошо поставленный удар капитана пришелся в пустоту – я успел сместиться вправо, уходя с линии атаки.

– Прошу меня дослушать, товарищ капитан, – произнес я, глядя на особиста, несколько озадаченного своим промахом, – Мой отец – единственный человек, который учил меня обращению с оружием, но, видимо, у меня к этому делу талант. Я могу это доказать.

– Каким образом? – мрачно глянул на меня капитан, начавший было выходить из-за стола, но остановившийся после моих слов.

– Дайте мне образец иностранного стрелкового оружия или какой-нибудь редкий отечественный экземпляр, с которым обычный красноармеец, то есть я, сталкиваться раньше не мог. Я разберусь с ним за несколько минут и смогу стрелять из него намного точнее любого другого бойца.

– Ты предлагаешь мне устроить тир под носом у немцев, Нагулин? – зло усмехнулся капитан, – Да и где я тебе возьму такое оружие в тылу врага? Немецкое, сам понимаешь, для проверки не подходит, а другого иностранного, извини, не имеется. Время тянешь, паскуда?